О разграничении понятий реабилитации, реструктуризации и санации бизнеса

Светлана КАРЕЛИНА, д.ю.н., профессор кафедры предпринимательского права Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова – о необходимости четкого разграничения понятий реабилитации, реструктуризации и санации бизнеса.

— В своем выступлении я бы хотела поставить несколько вопросов. Тождественна ли реабилитация процедуре банкротства? Реструктуризации долгов? И что означает «сохранение предприятия»: это сохранение действующего бизнеса или должника? Тождественны ли эти понятия и что необходимо для российских законодателей и правоприменителей.

В первую очередь мне бы хотелось сказать о том, что проведенный мною анализ известных моделей реабилитации позволил прийти к следующему выводу: я выделяю две правовые модели – тотальная модель (всеобщая, универсальная) и специальная. Первая достаточно активно применяется во Франции. Там она реализуется с помощью двух процедур – через деятельность поверенного и примирительного производства. Но в обоих случаях – при активной роли суда.

Тотальная модель также реализуется в Великобритании и Индии. В частности, в Великобритании работает хорошо известный всем «лондонский подход» - некое джентельменское соглашение кредиторов, банков, которые в преддверии банкротства той или иной компании, при наличии у нее финансовых сложностей, дают ей период передышки: защищают от инициирования процедуры банкротства, тем самым предоставляя возможность реструктуризации долгов и в конченом итоге реабилитации бизнеса.

Очень интересная практика по так называемому новому лондонскому подходу, который начали применять в 2019-м в законодательстве Индии. 30 крупнейших системообразующих банков этой страны заключили между собой соглашение, которое напоминает лондонский подход, но в то же время предусматривает определенные особенности, которые касаются возможности более широкого привлечения третьих лиц для реструктуризации задолженности.

И так называемый специальный механизм реабилитации, которые предусматривается по законодательству Германии и США. В Германии он предусмотрен до определенного момента в отношении должников-финансовых организаций. Сейчас мы знаем, что с 2019 года издана директива о механизмах превентивной реструктуризации, которая расширяет возможности предупреждения банкротства. И, кстати говоря, специальные модели реабилитации применяются в США, правда, только в отношении малого бизнеса.

Проведенное исследование позволило мне прийти к выводу о том, что в первой тотальной модели предупреждения банкротства очень активная роль суда и самих участников процесса. Во второй, специальной, в большей степени проявляет участие государство в той или иной степени. В частности, например, при формировании специальных центров санации, которым зачастую переходит большинство полномочий по управлению компании в преддверии банкротства, что неоднозначно оценивается специалистами и самим должниками: они этот подход критикуют. В качестве основной причины критики выступает тот факт, что они фактически утрачивают право субъектности.

Какая модель необходима для России? Сейчас я вряд ли смогу дать точный, исчерпывающий ответ на этот вопрос. Поскольку, на мой взгляд, для этого нужно сформулировать ответы на промежуточные вопросы, которые я обозначила в начале. Отвечая на них, обращу внимание на следующие моменты: во-первых, на мой взгляд, процедура реструктуризации долгов не тождественна реабилитации. Это необходимо принимать во внимание, прежде чем вырабатывать определенную стратегию законодателю и правоприменителю. Честно говоря, на мой взгляд, законодатель несколько запутался в понятиях реструктуризации, реабилитации, восстановления платежеспособности должника. Четко должно быть дано их определение в законе о банкротстве и соотношение этих понятий.

Но что уже сейчас безусловно: реструктуризация долга не является реабилитацией в чистом виде, в полном объеме. Реабилитация – понятие более широкое. Обращаю ваше внимание, что мы зачастую любим кивать на западный опыт (в частности, законодательство США), но вообще-то специальный раздел Кодекса банкротства США называется «Реорганизация», а не реструктуризация, как сегодня пытаются обозначить в законе, и не реабилитация, и не санация, с которой наш законодатель сегодня вообще запутался.

Второе, на что хочу обратить внимание: реабилитацию надо понимать широко, и она должна включать в себя не только судебный механизм, что имеет место сейчас у нас на практике в двух процедурах – финансовом оздоровление, внешнем управление и частично в ликвидационной процедуре, конкурсном производстве. И еще необходимо обозначить такой процесс как предупреждение банкротства – совокупность мероприятий по реабилитации бизнеса должника до инициирования процедуры банкротства. Это очень важный момент, который действующий законодатель не хочет принимать во внимание, все время упускает его из виду. Реабилитация не может сводиться только к судебному механизму, уже поздно бывает что-либо реабилитировать, когда и бизнеса-то нет совсем, остаются крохи какие-то от него. Резюмирую: реабилитация должна включать не только судебные меры, но и меры по предупреждению банкротства.

И третий момент: надо понять, что мы сохраняем в процессе реабилитации – должника, как субъекта права, или его бизнес? Если речь идет о сохранении бизнеса, то, безусловно, нам необходимо раздвигать рамки понимания института банкротства. Институт банкротства – это не только совокупность судебных мероприятий, это и то, что предшествует признакам несостоятельности. Это только наметившаяся финансовая неустойчивость в деятельности той или иной компании.