Павел Пенкин: «Действующий закон о банкротстве отнял у бизнеса право на ошибку»

1442
Время чтения - 11 минут
Узнайте, за сколько можно продать ваш долг в телеграм-чате Долг.рф

2020 год стал временем серьезных испытаний для российского бизнеса и долгового рынка. Пандемия коронавируса вынудила власти ввести мораторий на банкротство в наиболее пострадавших отраслях, который резко усилил внутреннее напряжение в экономике. Каковы итоги 2020 года в сфере банкротства? Способен ли законопроект Минэкономики о реструктуризации удержать экономику от неминуемой волны банкротств и каких инструментов санации не хватает бизнесу? Об этом и многом другом ДОЛГ.РФ поговорил с председателем комиссии по финансовой безопасности Совета по финансово-промышленной и инвестиционной политике ТПП РФ, членом Комитета по международной политике РСПП, председателем Совета Ассоциации антикризисных управляющих «Гарантия», руководителем общественной приемной по вопросам санации и банкротства при Уполномоченном по защите прав предпринимателей города Москвы в СВАО Павлом Пенкиным.

— Павел Владимирович, как Вы оцениваете итоги банкротных процедур в 2020 году? По данным Федресурса, в прошлом году обанкротились 9931 организация, что на 19,9% меньше, чем в 2019 году. Можно ли говорить о каких-то позитивных тенденциях или все дело в моратории.

— К сожалению, о каких-либо позитивных тенденциях говорить преждевременно. Сокращение общего количества процедур банкротства явилось следствием действия моратория, введённого Правительством Российской Федерации в период пандемии COVID-19. Не утешительны также и общие итоги проведения процедур: процент погашения требований кредиторов по завершенным делам снижается из года в год. Так, согласно данным федерального ресурса по итогам I квартала 2021 года он составил около 3%, всего за 2020 год – 3,2%, в 2019 – 4,4%, в 2018 – 4,6%.

Низкую эффективность проведения процедур банкротства связывают с различными причинами. Некоторые считают, что это непрофессионализм арбитражных управляющих. Кто-то говорит о том, что законодательство себя исчерпало. Кто-то сваливает ответственность за проведение процедур на «непорядочных кредиторов», а зачастую – и на «негибких» залогодержателей. Последние кидают камень в огород уполномоченного, регулирующего и контролирующего органов, так или иначе участвующих в банкротстве. Полагаю, что истинные причины стоит искать где-то на стыке указанной проблематики, однако и это не будет истиной в силу того, что каждое возбужденное дело о банкротстве уникально по-своему, а его конкретные итоги вряд ли явились следствием спланированной заранее цепочки событий.

— Интересен тот факт, что в 2020 году длительность и процедур наблюдения, и конкурсного производства увеличилась – до 215 и 842 дней соответственно. С чем, по-Вашему, это связано?

— Вспомним прошлый год. Немыслимое число судебных заседаний откладывалось по причине болезни судей, а в дальнейшем – вынужденной приостановки работы учреждений. Многие отчёты арбитражных управляющих не были рассмотрены, а соответствующие судебные заседания были перенесены по причине неутверждения отчётов собраниями кредиторов, которые попросту не могли состояться в силу законодательного запрета на их проведение (действующие в связи с пандемией COVID-19 ограничения) и невозможностью явки кредиторов. Многие из назначенных собраний кредиторов признавались несостоявшимися по причине отсутствия кворума или болезни представителей, а также самих управляющих.

— В 2020 году сократилось и количество процедур финансового оздоровления и внешнего управления – они составили всего 1,7% от общего числа банкротств. Как можно было бы добиться увеличения их количества, чтобы по-настоящему спасти бизнес?

— Процедуры внешнего управления и финансового оздоровления в рамках действующего законодательства о банкротстве относятся к реабилитационным. Лично у меня их убывающая динамика от общего количества удивления не вызывает. Этот тренд наметился давно, в силу специфики рынка банкротства в России, когда сам факт инициирования дела в подавляющем большинстве случаев свидетельствует о том, что юридическое лицо будет ликвидировано, а само банкротство является лишь формальностью.

В этой связи отмечу, что действительно назрела необходимость радикального пересмотра подхода к институту банкротства и к характеру самого законодательства, который сложился как прокредиторский. Выведя за скобки экстремумы в виде мошеннических схем, которые также встречаются на рынке, очевидно, что закон в действующей редакции, по сути, лишает собственников права на ошибку. Но оно должно быть, ведь бизнес – это риск и периодические сбои для него, особенно в развивающейся экономике, более чем характерны. Более того, вышеуказанное право на ошибку должно быть защищено законодательно. В этой связи я бы обратил внимание на законопроект о санации, который активно обсуждается в профессиональном сообществе, а также на возможности, которые он предоставляет для восстановления и дальнейшего развития бизнеса.

— Статистике показывает, что должники подают иски о самобанкротстве только в 9,3% случаев. И это при том, что в ст. 61.12 Закона о банкротстве предусмотрена субсидиарная ответственность за неподачу заявления о несостоятельности, если бизнес стал неплатежеспособным. Это связано с тем, что предприниматели все же как-то пытаются спасти бизнес и надеются, что смогут избежать банкротства или же это следствие незнания законов?

— Обязанность должника обратиться с заявлением в суд о банкротстве установлена статьёй 9 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» от 26.10.2002 №127-ФЗ, при этом признаки платежеспособности установлены статьями 3 и 6. Вместе с тем собственники бизнеса, равно как директора и топ-менеджмент, стремятся до последнего урегулировать ситуацию с долгами. И это происходит без изменения обычных условий хозяйствования (например, вне процедуры санации, которая наложила бы временный мораторий на удовлетворение отдельных требований кредиторов).

Нередко методом решения становится принятие на себя новых обязательств. Случается и обратная ситуация, когда бенефициары, понимая и осознавая все негативные последствия банкротства, максимально затягивают время на подачу заявления и в этот период выводят ликвидные активы компании, попутно рисуя обязательства для дальнейшего контроля над ходом процедуры. И те, и другие практики в дальнейшем в случае возбуждения дела подлежат исследованию судом в рамках рассмотрения исков о привлечении контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности по обязательствам банкрота.

— Профессиональное сообщество сейчас не может прийти к согласию с Минэкономразвития РФ в части нового законопроекта о реформе банкротстве. Критикуется многое: и балльная система оценки деятельности арбитражных управляющих, и снижение требований к числу участников СРО, и ликвидация ряда оздоровительных процедур. А как Вы относитесь к законопроекту?

— К огромному сожалению, отсутствие понимания со стороны профессионального сообщества – тенденция неудивительная и вполне предсказуемая в силу того, что его, сообщество, до недавнего времени никто не спрашивал и слышать не хотел. Не удивительно, что неоднократные попытки продвижения нового проекта закона были заблокированы, в том числе при участии Государственно-правового Управления Президента Российской Федерации.

Выдвигаемые инициативы действительно не были достаточно проработаны и не включали накопленный почти двумя десятилетиями опыт применения закона и судебной практики. Отрадно, что в настоящее время планируется проведение общего съезда профессиональных объединений с участием представителей заинтересованных министерств и ведомств. Это довольно существенный шаг вперёд в вопросе реформирования отрасли.

— В числе главных недостатков этого законопроекта называют отсутствие реальных инструментов оздоровления. На Ваш взгляд, какие реабилитационные процедуры сегодня нужны и могли бы быть эффективны?

— Я бы обратил внимание на законопроект о санации, который неоднократно обсуждался на площадках Торгово-промышленной палаты Российской Федерации и Центра законодательных инициатив. Действующий закон содержит соответствующие нормы, но на практике они не применяются. Суть санации – в предоставлении бизнесу возможности исправить допущенные ошибки, юридически оттолкнувшись от реального бенефициара и условий хозяйствования.

Это особенно касается малого и среднего предпринимательства, где цена ошибки не исчисляется сотнями миллионов, а бизнес–модель максимально облегчена. Полагаю, стоит сфокусировать внимание на ослаблении прокредиторской направленности действующего закона о банкротстве и смещении акцента на восстановление платежеспособности должником, который может быть гораздо больше, нежели его кредиторы, заинтересован в сохранении собственного бизнеса, ведь он иногда бывает семейным или является, что называется, делом всей жизни.

В сложившейся экономической ситуации, полагаю, было бы плавильным допустить заявительный порядок для остановки расчётов с кредиторами на определенный период времени и закрепить его законодательно, аналогично тому, как это было сделано в период пандемии – введением моратория. Относительно прочих реабилитационных процедур, содержащихся в процедуре о банкротстве, хотел бы обратить особое внимание на роль уполномоченного органа при заключении мировых соглашений, следовательно – возможностей получения рассрочки по уплате налогов и сборов. Подобная внебанкротная практика уже существует и, на мой взгляд, при наличии предпосылок было бы разумно расширить её в делах о банкротстве.

— Большой блок поправок нового законопроекта касается деятельности арибтражных управляющих. В частности, предусматривается введение балльной оценки их деятельности. Насколько необходим, на Ваш взгляд, такой механизм оценки?

— Вероятно, при соблюдении определенных условий подобное упрощение системы рейтингования арбитражных управляющих имело бы свои плюсы. Однако, как показывает практика, аналогичные алгоритмы зачастую закрыты, вследствие чего наблюдается излишество положительных оценок в сторону одних участников рынка и крайний их недостаток в отношении других.

Критерии и подходы к формированию рейтинга, а также методики бальной оценки должны обсуждаться публично, а сам алгоритм присвоения баллов быть максимально прозрачным. При соблюдении этих условий подобный рейтинг может вызвать доверие у профессионального сообщества.

— Что вы думаете о введении института корпоративных арбитражных управляющих? Могли бы проектные офисы заменить арбитражных управляющих?

— Идея создания института корпоративных арбитражных управляющих может оцениваться по-разному. Во-первых, с учетом сложившейся практики очень сложно представить себе процедуру банкротства без конкретного физического лица – арбитражного управляющего. Видимо, так повелось. Но в эпоху перемен, непредсказуемости и всеобщей цифровизации можно ожидать чего угодно. Поэтому будем внимательно следить за развитием событий.

Вместе с тем, в настоящее время на рынке имеется отдельная категория дел, связанных с проведением процедур банкротства в пользу конкретных игроков рынка, будь то банки, крупные холдинги или государственные корпорации. Очевидно, что, выступая в качестве инициатора процедуры либо мажоритарного кредитора, они по ряду критериев выбирают подрядчиков, которых впоследствии и назначают на данные процедуры.

С другой стороны, корпоративные арбитражные управляющие, представляющие из себя, например, группу лиц или их объединения, вероятно, способны более эффективно обеспечивать процесс перехода активов от неэффективного собственника к эффективному, в том числе за счёт глубокого понимая специфики конкретной отрасли, а также опыта и профессиональной компетенции. По сути, это следующий шаг после реализации тренда создания долговых центров, которые сейчас имеются практически у всего крупного бизнеса и даже создаются ФНС России для работы с задолженностью.

И опять же, с учётом специфики дела о банкротстве и прав кредиторов, до конца не понятно какие образом и кто, а самое главное – как, будет отвечать за убытки, причинённые кредитором и иным лицам вследствие нарушений в конкретных делах о банкротстве. Что это будет: солидарная ответственность, обычная ответственность юридического лица, компенсационные фонды, средства страховых выплат по наступившим страховым случаям в результате привлечения к ответственности или что-то другое – покажет время.

— Как Вы относитесь к идее принять поправки в ст. 168.1 Закона о банкротстве, которыми предлагается наделить государственные корпорации и опорный банк оборонно-промышленного комплекса функциями арбитражных управляющих при банкротстве компаний, относящимся к стратегическим?

— Как показывают события последних лет, обороноспособности страны уделяется всё больше внимания, в связи с чем логично было бы предположить, что рано или поздно все проблемы, включая долговые, предприятий, обеспечивающих государственный оборонный заказ, которые принято называть стратегическими, должны перейти под контроль специализированных корпоративных арбитражных управляющих. Не удивлюсь, что это будет реализовано в ближайшее время за счёт поправок в действующем законодательстве. Полагаю, на фоне монополизации и огосударствления банковского сектора, обслуживающего в том числе и нужды военных, а также роста секретности в связи с глобальными вызовами, подобный шаг с точки зрения безопасности и обороноспособности страны будет обоснован.

— Если оценивать в целом, будет ли законопроект о реформе банкротства в нынешнем виде способствовать развитию антикризисного управления в России? Если нет, то какие его положения нужно доработать, усовершенствовать?

— В рамках действующего законодательства о банкротстве наработан колоссальный опыт, связанный с применением этого института на территории Российской Федерации. Действующая практика дополнялась не только внесением изменений в сам закон, но и складывалось посредством разъяснений и толкований Верховного суда. Очень хочется верить, что развитие этого института станет поэтапным и планомерным, не будет перечеркнуто мгновенным принятием нового закона. Так издревле повелось, что законодатель в России очень любит строить что-то новое, предварительно и принципиально разрушив всё, что ранее было наработано. Соглашусь, статистика банкротства неутешительна и перемены назрели, однако, парадигму нужно менять вдумчиво, плавно, исключая из закона атавизмы, внедряя элементы антикризисной политики и цифровизации, соответствующей духу времени.

— Складывается впечатление, что каждая новая поправка к Закону о банкротстве ограничивает возможности арбитражных управляющих, накладывает на них все больше ответственности. Но при этом профессия продолжает «пополняться». В 2020 году арбитражными управляющими стали еще 277 человек. Почему же, несмотря на сложность, большой уровень ответственности, люди идут в эту профессию?

— Институт банкротства растит профессионалов с экономическим и юридическим опытом в налоговом, гражданском, корпоративном, муниципальном, государственном и авторском праве, а также развитыми навыками судебного юриста. Работая в реальном секторе экономики, арбитражный управляющий получает уникальный опыт руководителя предприятия, человека принимающего решения и отвечающего за них. Согласитесь, это не только интересно, но и весьма полезно в плане приобретения уникального опыта, а зачастую – применения антикризисных практик.

В этой связи, стремление молодых специалистов стать арбитражным управляющем вполне объяснимо. Однако в итоге долго находиться в данной профессии могут далеко не все. С учётом последних тенденций в этой сфере зачастую приходится просто выживать. Поэтому те «золотые горы», на которые, идя в профессию, рассчитывают истинные романтики, иногда волей кредиторов или иных активных участников рынка банкротства могут в одночасье обернуться долговой дырой.

Хотите продать долг? Разместите бесплатно объявление в телеграм-группе "Маркетплейс долгов"