«Важно сейчас на уровне разрешения споров в рамках конкретных дел искать баланс интересов кредиторов, должника и государства»
Избавьтесь от проблемного долга и верните свои деньги
Как банкам поможет реестр имущества, ограниченного в обороте, — например, мобилизационных мощностей — и почему иски о деприватизации повлияют на стоимость кредитования, рассказал Дмитрий Мехряков, директор департамента проблемных активов и предпроблемной задолженности ПАО Банк ЗЕНИТ.
— Дмитрий, хотел с Вами, как с представителем банковского сообщества, обсудить изменение подхода банков к работе с проблемными активами. Аналитики отмечают существенное влияние проблемных активов банков на банковскую систему и экономику страны в целом, и это в том числе приводит к изменению подхода к работе подразделений банков, отвечающих за взаимодействие с проблемными активами, — с ликвидационной логики взыскания в пользу иных, более проактивных методов, включая реструктуризацию и спасение бизнеса. Как это происходит в вашем банке и на чем вы фокусируетесь?
— Приведем статистику. Объем активов банковской системы РФ приближается к 100 процентам ВВП. При этом объем выданных кредитов превышает 100 трлн руб., в том числе кредиты предприятиям реального сектора экономики (нефинансовым организациям) в начале 2024 года — более 67 трлн руб. (или 39% ВВП). Согласно отраслевой статистике, доля просроченной и сомнительной задолженности в общей сумме задолженности составляет около 14 процентов. Эти показатели демонстрируют высокий уровень закредитованности бизнеса. Более того, по показателю соотношения участия в бизнесе собственных и заемных средств Российская Федерация занимает одну из лидирующих позиций в мире. Отчасти это связано с отсутствием начального (стартового) капитала в 90-е годы, в период начала формирования рыночной экономики, и с появлением в стране большого количества банков (около 3 тыс.), которые играли существенную роль в финансировании предприятий. Таким образом, банки, к которым позднее присоединилась ФНС, заняли преобладающую долю в кредиторской задолженности предприятий, в том числе в случаях банкротства.
— Что делают в текущих реалиях банки?
— С учетом отраслевой статистики, свидетельствующей о низком уровне возврата задолженности от реализации имущества предприятий-банкротов, прекративших свою деятельность, банки под воздействием внешних факторов, усиливающих негативное влияние объема проблемных активов на банковскую систему, адаптировали свои бизнес-модели. В частности, создали оптимальные механизмы управления проблемными и предпроблемными активами, предполагающие отказ от ликвидационной логики взыскания с фокусом на мотивацию к сохранению стоимости проблемного актива и предусматривающие в том числе реструктуризацию, направленную на возможность сохранения непрерывной деятельности предприятия и успешных отраслевых практик и компетенций добросовестных должников.
— Как востребованность работы с проблемной задолженностью и новые подходы банков влияют на формирование нового рынка проблемных активов?
— На базе долговых центров банков сформированы смешанные компетенции, сочетающие в себе юридическую функцию взыскания и проектную работу, требующую в том числе отраслевой экспертизы, с навыками рыночных практик M&A и урегулирования корпоративных конфликтов и специальных ситуаций. Эти смешанные подразделения, в свою очередь, являются триггером для трансформации работы с проблемными активами в самостоятельный рыночный сегмент (рынок distressed assets M&A). Формирование такого рынка способствует появлению объектов инвестирования с управляемыми и измеряемыми правовыми рисками, очищенных от неэффективного менеджмента и недобросовестных собственников. Это, в свою очередь, создает необходимые предпосылки для более быстрого восстановления пострадавших отраслей.
— Чего не хватает сейчас для того, чтобы этот рынок функционировал?
— Рынок проблемных активов и предпроблемной задолженности наиболее непубличен в сравнении со стандартными инструментами в рамках M&A и требует отдельных знаний и междисциплинарной экспертизы, которые способствуют минимизации рисков (управлению ими) при вложении инвестиций в distressedактивы. В настоящее время в различных профессиональных сообществах обсуждаются инициативы по созданию биржи долгов как отдельного института, в том числе предполагающего обязательное экспонирование прав требований, которые могут иметь публичный интерес (например, права требования к предприятию, имеющему существенную долю в отрасли). Создание биржи долгов позволило бы сделать этот рынок более доступным, в том числе и для неквалифицированных инвесторов.
— Возвращаясь в настоящее: какие практические проблемы, по Вашему мнению, сохраняют актуальность и негативно влияют в том числе на создание цивилизованного рынка проблемных активов?
— Проблем много. Выделю некоторые из них и пути их решения. Первое — это сроки. Длительное рассмотрение вопросов о введении процедуры банкротства, в некоторых случаях — в течение 5–10 лет, создает огромные проблемы как для кредиторов, так и для хозяйственного оборота. За этим следует другая проблема — оспаривание сделок. Иногда процедуры конкурсного производства вводят через три-пять лет после принятия заявления. Прибавьте к этому три года, и мы получим возможность оспаривать сделки, которые совершены восемь лет назад. Так не должно быть, это слишком большой срок. В этой ситуации было бы правильно рассмотреть вопрос обнуления даты начала периода оспоримости сделок в зависимости от того, какое по счету заявление о банкротстве стало основанием для введения процедуры. Последствия оспаривания сделок тоже вызывают вопросы.
— Какие именно?
— Последствия оспаривания сделок — это включение восстановленных требований в реестр или за реестр, в зависимости от сроков совершения сделок, информированности приобретателя спорного актива о неплатежеспособности должника и т.д. В ряде случаев включение восстановленных требований за реестр связано только с периодом совершения сделки, что нарушает права приобретателя спорного актива, не аффилированного с должником. То есть целесообразно включать все восстановленные требования в реестр, за исключением случаев сделок с аффилированными лицами. Это проблема, на которую имеет смысл обратить внимание и которую стоит урегулировать на законодательном уровне. Следующая проблема: часто недобросовестные кредиторы и арбитражные управляющие подают необоснованные заявления об оспаривании сделок, а также различные абсурдные, немотивированные ходатайства уже в процессе оспаривания с целью затягивания процедуры банкротства.
— Мне кажется, что это постоянная проблема, о которой говорят в первую очередь арбитражные управляющие.
— В свое время Верховный суд старался бороться с такими действиями и даже указывал на необходимость возвращения заведомо немотивированных заявлений об оспаривании сделок. Безусловно, это правильный подход. Я уверен, что любой банк может в качестве примера привести большое количество таких сделок. Но для того, чтобы эту проблему урегулировать, необходимо предусмотреть санкции для заявителей таких необоснованных ходатайств. К примеру, переложить на них бремя погашения налогов и других текущих расходов, накопленных в ходе процедуры банкротства, вместо того чтобы удерживать сумму этих расходов из стоимости залогового имущества. Можно установить предельные сроки рассмотрения споров, представления доказательств позиций в суде. Я бы еще выделил проблему снятия арестов, наложенных в рамках уголовных дел. Опыт показывает, что приходится постоянно тратить время и ресурсы для того, чтобы это сделать. Это, безусловно, затрудняет процесс реализации имущества банкрота, поскольку доступ к материалам уголовного дела у участников банкротства отсутствует, при этом полномочия на снятие таких арестов судье, ведущему дело о банкротстве, не предоставлены.
— Какие еще проблемы Вы считаете актуальными для банков?
— Еще одна проблема банков — отсутствие реестров в отношении имущества, ограниченного в обороте. Например, мобилизационных мощностей. Это увеличивает риск оспаривания сделок с такими активами, когда приобретатель, залогодатель не ставится в известность о наличии таких ограничений. Это значимая проблема, особенно в текущей ситуации — при переходе государства к мобилизационной модели управления. В 90-е и нулевые годы значимыми были события, связанные с активной приватизацией, сейчас происходят обратные процессы. Активно обсуждаются деприватизация, национализация. Мы видим, как активизировались государственные органы власти в части выполнения защитной функции, связанной с переходом к мобилизационной модели управления, результатом которого зачастую является не только изъятие титула у собственника, но и лишение кредиторов залоговых прав, что увеличивает издержки для всех участников, в том числе для банков, которые вынуждены будут в конечном счете увеличивать стоимость кредитования.
— Как Вы оцениваете текущий тренд подачи исков о деприватизации и об обращении имущества в доход государства?
— По нашей оценке, их общее количество — около 4700 гражданских дел. Из них с участием банков суды рассмотрели порядка 16 дел. Но в силу закрытости проводимых судебных заседаний мы полагаем, что статистика гораздо более масштабная. Как правило, иски прокуратуры касаются оспаривания права распоряжения имуществом компании-заемщика, составляющим мобилизационные мощности. Конечно, на этом фоне возникает риск признания залогового обеспечения недействительным. Сложно проверить статус имущества по соответствующему признаку до получения залога. Заемщик может утаить эту информацию в целях получения финансирования от частных банков, открытые реестры отсутствуют. Правила о добросовестном залогодержателе, когда залог сохраняется, если залогодержатель не знал и не мог знать о статусе имущества, в спорах с прокуратурой не применяются. Срок исковой давности к искам прокуратуры также не применяется, поскольку прокуратура на момент оформления имущества в залог не владеет информацией о статусе имущества, так как данная информация не является публичной.
— Какова перспектива выигрыша по таким делам для банков?
— Крайне низкая — в силу ограничивающих факторов, влияющих на экономику, в силу геополитических причин. Поэтому, финансируя предприятия, которые косвенно могут участвовать в том числе в гособоронзаказе, необходимо учитывать, что есть риск полной утраты обеспечения по кредиту. На мой взгляд, это системная проблема, которая требует дополнительного осмысления. В прошлом мы жили в относительно тепличных условиях и на многие процессы объективно не обращали внимания, учитывая высокий уровень участия банков в гражданском обороте. Сейчас наступили времена, когда мы лишились этих тепличных условий, работаем в режиме стресса, оперативно принимаем решения, формируем практику, и от того, по какому пути пойдет судебная практика, зависит будущее и устойчивость гражданского оборота в данной сфере. Поэтому важно сейчас на уровне разрешения споров в рамках конкретных дел искать баланс интересов кредиторов, должника и государства.
— А что дальше?
— При переходе от мобилизационного к демобилизационному типу управления через какое-то время мы зададимся этим вопросом. Либо мы радикально изменим некоторые фундаментальные основы законодательства и перейдем с рыночных рельсов на другие, либо вернемся обратно на рыночные рельсы, которые были. C дальнейшей новой приватизацией перейдем к новым формам.
— Как складывается судебная практика по искам прокуратуры в части банков? Удается ли сохранить обеспечение?
— На мой взгляд, статус-кво сейчас не сохраняется. По нашей оценке, поскольку данные тренды существуют, они влияют на рисковые политики банков. Под таким риском находятся любые активы, прошедшие процедуру приватизации, в отношении которых инициирована процедура обращения активов в доход государства. Для банков эти риски являются существенными, и проблема заключается в том, что отсутствуют четкие правила игры. И соответственно, сейчас рано рассуждать о том, сохраняется ли статус-кво, поскольку практика только формируется. Она недоступна публично, поэтому поживем — увидим, но, на наш взгляд, презумпция добросовестности должна работать. Что касается вопроса, оспаривают ли новые собственники кредитные договоры, обеспечительные сделки, — у нас пока нет таких примеров.
— Действительность обеспечительных сделок — потенциальная проблема и для добросовестных собственников.
— Да, поэтому текущие процессы затрагивают именно обеспечительные залоговые конструкции. Со стороны банка сейчас мы будем в большей степени смотреть на то, как приобреталось это имущество, на историю самого заемщика.
— По сути, у банка открывается новое направление, некий такой приватизационный комплаенс.
— Да, безусловно. Такая задача сейчас есть. В первую очередь в отношении тех предприятий, характер деятельности которых связан с ОПК, инфраструктурными отраслями, имуществом, приобретенным по итогам приватизации. Вполне возможно, что не всегда мы сможем тщательно исследовать все аспекты, поэтому, вероятно, это повлияет и на доформирование резервов по потенциально утраченным залогам, увеличится кредитный риск, что может спровоцировать рост процентных ставок для рыночных игроков.
— Означает ли это полный бойкот подобных клиентов, или просто условия сотрудничества с ними будут совершенно другими, чем с обычными клиентами?
— Я думаю, что в первую очередь изменится подход к формированию профессиональных суждений при кредитовании. И безусловно, возникнут некие повышенные требования к кредитам, предоставляемым крупным корпоративным клиентам, потому что в основном эта проблема связана именно с такими системно значимыми предприятиями. И разумеется, углубленный комплаенс в отношении бенефициарных владельцев и характера деятельности предприятий будет влиять в конечном счете на стоимость предоставляемого финансирования и на структуру сделки.
— Каковы перспективы текущего тренда подачи исков прокуратурой?
— Данная активность сейчас находится на гребне волны, но уже в самое ближайшее время она достигнет определенного плато.
— Чтобы защитить интересы банка, нужно ли что-то сейчас предпринимать: пытаться в судах как-то отстаивать свою позицию, вносить законодательные инициативы? Либо лучше пока посмотреть, как это будет развиваться, и дальше уже подстраиваться?
— Те банки, которые сейчас участвуют в таких спорах, безусловно, должны отстаивать свои интересы, исходя из тех базовых принципов, которые были ранее сформированы и действуют в существующей практике. На мой взгляд, те, кто оказался в этой ситуации, не могут сидеть и ждать, чем все это закончится. Надо участвовать в формировании практики, может быть, консолидироваться по каким-то отраслевым сегментам с кредиторами, учитывая закрытый режим некоторых судебных заседаний и вместе с тем значимость их влияния на целую отрасль. Необходимо провести работу по обобщению и унификации тех трендов, которые формируются, для того чтобы предложить в конечном счете пересмотр этих дел в Верховном суде, сформировать практику, которая учитывала бы интересы всех сторон. В качестве одного из решений в отношении тех залогов, которые ограничены в обороте, например, имеющих статус мобилизационного имущества, можно было бы предложить возможность сохранения залогового статуса добросовестного залогодержателя, но с некоторыми ограничениями на реализацию залоговых прав в контексте ликвидационной логики взыскания (например, мораторий на продажу имущества предприятия, влекущую прекращение производственной деятельности). Это бы обеспечило стабильность текущего оборота и защитило рынок от негативных последствий подобных исков прокуратуры.
Источник: https://e.arbitr-praktika.ru/
Дмитрий Мехряков
Основной профиль — управление проблемными активами, банковская деятельность, банкротство.
Более 20 лет банковского стажа, в том числе 12 лет в сфере работы с проблемными активами банков.
В 2001 году окончил Российский государственный социальный университет по специальности «правоведение».
В 2008 году окончил Российскую академию государственной службы при Президенте РФ по специальности «финансы, налоги и кредит».
С 2017 года — директор департамента проблемных активов и предпроблемной задолженности ПАО Банк ЗЕНИТ.
В 2019–2021 годах прошел обучение по программе Executive MBA «Инновационное предпринимательство» в Высшей школе экономики.
— Дмитрий, хотел с Вами, как с представителем банковского сообщества, обсудить изменение подхода банков к работе с проблемными активами. Аналитики отмечают существенное влияние проблемных активов банков на банковскую систему и экономику страны в целом, и это в том числе приводит к изменению подхода к работе подразделений банков, отвечающих за взаимодействие с проблемными активами, — с ликвидационной логики взыскания в пользу иных, более проактивных методов, включая реструктуризацию и спасение бизнеса. Как это происходит в вашем банке и на чем вы фокусируетесь?
— Приведем статистику. Объем активов банковской системы РФ приближается к 100 процентам ВВП. При этом объем выданных кредитов превышает 100 трлн руб., в том числе кредиты предприятиям реального сектора экономики (нефинансовым организациям) в начале 2024 года — более 67 трлн руб. (или 39% ВВП). Согласно отраслевой статистике, доля просроченной и сомнительной задолженности в общей сумме задолженности составляет около 14 процентов. Эти показатели демонстрируют высокий уровень закредитованности бизнеса. Более того, по показателю соотношения участия в бизнесе собственных и заемных средств Российская Федерация занимает одну из лидирующих позиций в мире. Отчасти это связано с отсутствием начального (стартового) капитала в 90-е годы, в период начала формирования рыночной экономики, и с появлением в стране большого количества банков (около 3 тыс.), которые играли существенную роль в финансировании предприятий. Таким образом, банки, к которым позднее присоединилась ФНС, заняли преобладающую долю в кредиторской задолженности предприятий, в том числе в случаях банкротства.
— Что делают в текущих реалиях банки?
— С учетом отраслевой статистики, свидетельствующей о низком уровне возврата задолженности от реализации имущества предприятий-банкротов, прекративших свою деятельность, банки под воздействием внешних факторов, усиливающих негативное влияние объема проблемных активов на банковскую систему, адаптировали свои бизнес-модели. В частности, создали оптимальные механизмы управления проблемными и предпроблемными активами, предполагающие отказ от ликвидационной логики взыскания с фокусом на мотивацию к сохранению стоимости проблемного актива и предусматривающие в том числе реструктуризацию, направленную на возможность сохранения непрерывной деятельности предприятия и успешных отраслевых практик и компетенций добросовестных должников.
— Как востребованность работы с проблемной задолженностью и новые подходы банков влияют на формирование нового рынка проблемных активов?
— На базе долговых центров банков сформированы смешанные компетенции, сочетающие в себе юридическую функцию взыскания и проектную работу, требующую в том числе отраслевой экспертизы, с навыками рыночных практик M&A и урегулирования корпоративных конфликтов и специальных ситуаций. Эти смешанные подразделения, в свою очередь, являются триггером для трансформации работы с проблемными активами в самостоятельный рыночный сегмент (рынок distressed assets M&A). Формирование такого рынка способствует появлению объектов инвестирования с управляемыми и измеряемыми правовыми рисками, очищенных от неэффективного менеджмента и недобросовестных собственников. Это, в свою очередь, создает необходимые предпосылки для более быстрого восстановления пострадавших отраслей.
— Чего не хватает сейчас для того, чтобы этот рынок функционировал?
— Рынок проблемных активов и предпроблемной задолженности наиболее непубличен в сравнении со стандартными инструментами в рамках M&A и требует отдельных знаний и междисциплинарной экспертизы, которые способствуют минимизации рисков (управлению ими) при вложении инвестиций в distressedактивы. В настоящее время в различных профессиональных сообществах обсуждаются инициативы по созданию биржи долгов как отдельного института, в том числе предполагающего обязательное экспонирование прав требований, которые могут иметь публичный интерес (например, права требования к предприятию, имеющему существенную долю в отрасли). Создание биржи долгов позволило бы сделать этот рынок более доступным, в том числе и для неквалифицированных инвесторов.
— Возвращаясь в настоящее: какие практические проблемы, по Вашему мнению, сохраняют актуальность и негативно влияют в том числе на создание цивилизованного рынка проблемных активов?
— Проблем много. Выделю некоторые из них и пути их решения. Первое — это сроки. Длительное рассмотрение вопросов о введении процедуры банкротства, в некоторых случаях — в течение 5–10 лет, создает огромные проблемы как для кредиторов, так и для хозяйственного оборота. За этим следует другая проблема — оспаривание сделок. Иногда процедуры конкурсного производства вводят через три-пять лет после принятия заявления. Прибавьте к этому три года, и мы получим возможность оспаривать сделки, которые совершены восемь лет назад. Так не должно быть, это слишком большой срок. В этой ситуации было бы правильно рассмотреть вопрос обнуления даты начала периода оспоримости сделок в зависимости от того, какое по счету заявление о банкротстве стало основанием для введения процедуры. Последствия оспаривания сделок тоже вызывают вопросы.
— Какие именно?
— Последствия оспаривания сделок — это включение восстановленных требований в реестр или за реестр, в зависимости от сроков совершения сделок, информированности приобретателя спорного актива о неплатежеспособности должника и т.д. В ряде случаев включение восстановленных требований за реестр связано только с периодом совершения сделки, что нарушает права приобретателя спорного актива, не аффилированного с должником. То есть целесообразно включать все восстановленные требования в реестр, за исключением случаев сделок с аффилированными лицами. Это проблема, на которую имеет смысл обратить внимание и которую стоит урегулировать на законодательном уровне. Следующая проблема: часто недобросовестные кредиторы и арбитражные управляющие подают необоснованные заявления об оспаривании сделок, а также различные абсурдные, немотивированные ходатайства уже в процессе оспаривания с целью затягивания процедуры банкротства.
— Мне кажется, что это постоянная проблема, о которой говорят в первую очередь арбитражные управляющие.
— В свое время Верховный суд старался бороться с такими действиями и даже указывал на необходимость возвращения заведомо немотивированных заявлений об оспаривании сделок. Безусловно, это правильный подход. Я уверен, что любой банк может в качестве примера привести большое количество таких сделок. Но для того, чтобы эту проблему урегулировать, необходимо предусмотреть санкции для заявителей таких необоснованных ходатайств. К примеру, переложить на них бремя погашения налогов и других текущих расходов, накопленных в ходе процедуры банкротства, вместо того чтобы удерживать сумму этих расходов из стоимости залогового имущества. Можно установить предельные сроки рассмотрения споров, представления доказательств позиций в суде. Я бы еще выделил проблему снятия арестов, наложенных в рамках уголовных дел. Опыт показывает, что приходится постоянно тратить время и ресурсы для того, чтобы это сделать. Это, безусловно, затрудняет процесс реализации имущества банкрота, поскольку доступ к материалам уголовного дела у участников банкротства отсутствует, при этом полномочия на снятие таких арестов судье, ведущему дело о банкротстве, не предоставлены.
— Какие еще проблемы Вы считаете актуальными для банков?
— Еще одна проблема банков — отсутствие реестров в отношении имущества, ограниченного в обороте. Например, мобилизационных мощностей. Это увеличивает риск оспаривания сделок с такими активами, когда приобретатель, залогодатель не ставится в известность о наличии таких ограничений. Это значимая проблема, особенно в текущей ситуации — при переходе государства к мобилизационной модели управления. В 90-е и нулевые годы значимыми были события, связанные с активной приватизацией, сейчас происходят обратные процессы. Активно обсуждаются деприватизация, национализация. Мы видим, как активизировались государственные органы власти в части выполнения защитной функции, связанной с переходом к мобилизационной модели управления, результатом которого зачастую является не только изъятие титула у собственника, но и лишение кредиторов залоговых прав, что увеличивает издержки для всех участников, в том числе для банков, которые вынуждены будут в конечном счете увеличивать стоимость кредитования.
— Как Вы оцениваете текущий тренд подачи исков о деприватизации и об обращении имущества в доход государства?
— По нашей оценке, их общее количество — около 4700 гражданских дел. Из них с участием банков суды рассмотрели порядка 16 дел. Но в силу закрытости проводимых судебных заседаний мы полагаем, что статистика гораздо более масштабная. Как правило, иски прокуратуры касаются оспаривания права распоряжения имуществом компании-заемщика, составляющим мобилизационные мощности. Конечно, на этом фоне возникает риск признания залогового обеспечения недействительным. Сложно проверить статус имущества по соответствующему признаку до получения залога. Заемщик может утаить эту информацию в целях получения финансирования от частных банков, открытые реестры отсутствуют. Правила о добросовестном залогодержателе, когда залог сохраняется, если залогодержатель не знал и не мог знать о статусе имущества, в спорах с прокуратурой не применяются. Срок исковой давности к искам прокуратуры также не применяется, поскольку прокуратура на момент оформления имущества в залог не владеет информацией о статусе имущества, так как данная информация не является публичной.
— Какова перспектива выигрыша по таким делам для банков?
— Крайне низкая — в силу ограничивающих факторов, влияющих на экономику, в силу геополитических причин. Поэтому, финансируя предприятия, которые косвенно могут участвовать в том числе в гособоронзаказе, необходимо учитывать, что есть риск полной утраты обеспечения по кредиту. На мой взгляд, это системная проблема, которая требует дополнительного осмысления. В прошлом мы жили в относительно тепличных условиях и на многие процессы объективно не обращали внимания, учитывая высокий уровень участия банков в гражданском обороте. Сейчас наступили времена, когда мы лишились этих тепличных условий, работаем в режиме стресса, оперативно принимаем решения, формируем практику, и от того, по какому пути пойдет судебная практика, зависит будущее и устойчивость гражданского оборота в данной сфере. Поэтому важно сейчас на уровне разрешения споров в рамках конкретных дел искать баланс интересов кредиторов, должника и государства.
— А что дальше?
— При переходе от мобилизационного к демобилизационному типу управления через какое-то время мы зададимся этим вопросом. Либо мы радикально изменим некоторые фундаментальные основы законодательства и перейдем с рыночных рельсов на другие, либо вернемся обратно на рыночные рельсы, которые были. C дальнейшей новой приватизацией перейдем к новым формам.
— Как складывается судебная практика по искам прокуратуры в части банков? Удается ли сохранить обеспечение?
— На мой взгляд, статус-кво сейчас не сохраняется. По нашей оценке, поскольку данные тренды существуют, они влияют на рисковые политики банков. Под таким риском находятся любые активы, прошедшие процедуру приватизации, в отношении которых инициирована процедура обращения активов в доход государства. Для банков эти риски являются существенными, и проблема заключается в том, что отсутствуют четкие правила игры. И соответственно, сейчас рано рассуждать о том, сохраняется ли статус-кво, поскольку практика только формируется. Она недоступна публично, поэтому поживем — увидим, но, на наш взгляд, презумпция добросовестности должна работать. Что касается вопроса, оспаривают ли новые собственники кредитные договоры, обеспечительные сделки, — у нас пока нет таких примеров.
— Действительность обеспечительных сделок — потенциальная проблема и для добросовестных собственников.
— Да, поэтому текущие процессы затрагивают именно обеспечительные залоговые конструкции. Со стороны банка сейчас мы будем в большей степени смотреть на то, как приобреталось это имущество, на историю самого заемщика.
— По сути, у банка открывается новое направление, некий такой приватизационный комплаенс.
— Да, безусловно. Такая задача сейчас есть. В первую очередь в отношении тех предприятий, характер деятельности которых связан с ОПК, инфраструктурными отраслями, имуществом, приобретенным по итогам приватизации. Вполне возможно, что не всегда мы сможем тщательно исследовать все аспекты, поэтому, вероятно, это повлияет и на доформирование резервов по потенциально утраченным залогам, увеличится кредитный риск, что может спровоцировать рост процентных ставок для рыночных игроков.
— Означает ли это полный бойкот подобных клиентов, или просто условия сотрудничества с ними будут совершенно другими, чем с обычными клиентами?
— Я думаю, что в первую очередь изменится подход к формированию профессиональных суждений при кредитовании. И безусловно, возникнут некие повышенные требования к кредитам, предоставляемым крупным корпоративным клиентам, потому что в основном эта проблема связана именно с такими системно значимыми предприятиями. И разумеется, углубленный комплаенс в отношении бенефициарных владельцев и характера деятельности предприятий будет влиять в конечном счете на стоимость предоставляемого финансирования и на структуру сделки.
— Каковы перспективы текущего тренда подачи исков прокуратурой?
— Данная активность сейчас находится на гребне волны, но уже в самое ближайшее время она достигнет определенного плато.
— Чтобы защитить интересы банка, нужно ли что-то сейчас предпринимать: пытаться в судах как-то отстаивать свою позицию, вносить законодательные инициативы? Либо лучше пока посмотреть, как это будет развиваться, и дальше уже подстраиваться?
— Те банки, которые сейчас участвуют в таких спорах, безусловно, должны отстаивать свои интересы, исходя из тех базовых принципов, которые были ранее сформированы и действуют в существующей практике. На мой взгляд, те, кто оказался в этой ситуации, не могут сидеть и ждать, чем все это закончится. Надо участвовать в формировании практики, может быть, консолидироваться по каким-то отраслевым сегментам с кредиторами, учитывая закрытый режим некоторых судебных заседаний и вместе с тем значимость их влияния на целую отрасль. Необходимо провести работу по обобщению и унификации тех трендов, которые формируются, для того чтобы предложить в конечном счете пересмотр этих дел в Верховном суде, сформировать практику, которая учитывала бы интересы всех сторон. В качестве одного из решений в отношении тех залогов, которые ограничены в обороте, например, имеющих статус мобилизационного имущества, можно было бы предложить возможность сохранения залогового статуса добросовестного залогодержателя, но с некоторыми ограничениями на реализацию залоговых прав в контексте ликвидационной логики взыскания (например, мораторий на продажу имущества предприятия, влекущую прекращение производственной деятельности). Это бы обеспечило стабильность текущего оборота и защитило рынок от негативных последствий подобных исков прокуратуры.
Источник: https://e.arbitr-praktika.ru/
